Баллада о советском фарфоре. Часть вторая (allegro agitato)

Это был мальчик, замечательный во всех отношениях. Он не прогуливал уроков, не воровал мелочь у мамы из сумочки, не курил, не пил дешевый портвейн в пропахшей мочой и блудом подворотне, не писал скверных слов на заборах, не ездил на «колбасе» и не заглядывал под юбки одноклассницам — хотя бы потому, что учился в мужской школе. В свободное от занятий время он посещал кружки, собирал металлолом, участвовал в самодеятельности, уступал старушкам место в транспорте и переводил их через улицы с оживленным движением.

Ложась спать, он непременно клал руки поверх одеяла, и сны его были так чисты и невинны, что червь сомнения ни разу за ночь не шевелился в черных сатиновых трусах, длинных и просторных — чтобы дурная кровь не застаивалась в органах малого таза. Родители не могли нарадоваться на свое благонравное чадо, учителя со слезами умиления выводили пятерки в табеле, ангелы на небесах тихо ликовали, сатана приуныл…

«Полно! — не поверят скептики. — Хорош брехать! Такого просто не может быть. Да и был ли мальчик? Кто его видел?»

Мальчик был. Я сам видел его в одном из тех старых полуразвалившихся домов, которые, поскрипывая и оседая, ждут не дождутся, чтобы их пустили под снос. Мальчик стоял в углу, слегка запорошенный пылью, но, в общем, целый и невредимый. Правда, ростом он был не больше водочной бутылки, но в остальном выглядел как живой. Одетый в шаровары и легкую белую рубашку с пояском, мальчик держал в одной руке мятый серый треух на манер тех, что так любят изображать американские карикатуристы, в другой — небольшой аккуратный скворечник и молоток, которым этот скворечник был изготовлен на уроке труда под руководством какого-нибудь одноногого фронтовика, изучавшего немецкий в непосредственном контакте с носителями языка и обладавшего поэтому словарным запасом чуть большим, чем стандартное «шприцен ми!» и  «дас ист фантастише!» Впрочем, тогда до этого было еще далеко.

Мальчик, это волнующее чудо природы, был сделан на Дулевском фарфоровом заводе в 1954 году. Покойный Гарднер, несомненно, перевернулся бы в гробу, а то и вовсе ушел с кладбища, если бы узнал, что его любимое детище, столь круто стоявшее некогда в России, вместо парадных сервизов для отпрысков царствующих фамилий стало выпускать таких вот гвидонов и гуинпленов. Впрочем, сам мальчик, похоже, так не думал.

Запрокинув голову, он глядел в небо, и на лице его застыла трогательная, слегка дебильная улыбка, что так замечательно удавалась художникам Великой эпохи — может быть, он увидел в небе скворца, своего будущего квартиранта, а может быть, какое-нибудь перисто-кучевое напомнило ему профиль отца народов, что уже больше года как был мертв и, тщательно выпотрошенный, составлял теперь в Мавзолее компанию своему желтому и неразговорчивому старшему товарищу, у которого к этому времени давно перестали расти волосы и ногти. А может и еще что-нибудь — мало ли что могло прийти в голову этим лучезарным мальчикам Великой эпохи.

«Сусальная картинка! — воскликнут скептики. — Раскрашенный миф, сказка о счастливом детстве!» Что ж, вполне вероятно. И скульптор отложил резец, и художник вытер кисть о замызганные штаны, и мальчик сошел с подмакетника, положил в угол скворечник и, шмыгнув носом, вернулся к своим не вполне благовидным мальчишеским занятиям, чтобы через какое-то время, вновь напустив на себя благочестивый вид, предстать перед нами на полотнах выдающегося живописца Решетникова или еще кого-нибудь из паханов социалистического реализма.

     Где он теперь, младший современник моих родителей? Если не сгинул где-нибудь в малых войнах, не задохнулся в затонувшей подлодке, не погиб от взрыва метана в шахте, не замерз, пьяный, в канаве, не пал, укушенный ядовитой змеей или сраженный наповал упавшим кирпичом на очередной стройке века, то, вероятно, жив и сейчас, благополучно разменяв шестой десяток — так ли уж это важно? Да и был ли, в конце концов, мальчик? При виде нынешних малолеток, цыганящих мелочь, нюхающих клей и бросающихся с тряпками на автомобили, меня гораздо больше волнует другое: а был ли скворечник? Уверен, что был, хотя я, например, за всю жизнь не сделал ни одного скворечника. А вы? 

Игорь Коваленко