Баллада о советском фарфоре. Часть первая (andante maestoso)

Игорь Коваленко | 11:37 14.01.2016 | 1481

советский фарфор

Мой друг Алексей — человек непредсказуемый, живущий по своим собственным законам, и тайный ход его мыслей доступен, быть может, одному Богу. Давно привыкнув к экстравагантности его увлечений, я не особенно удивился, когда в квартире Алексея стали появляться первые фарфоровые безделушки, полагая, что рано или поздно все образуется само собой. Ярко раскрашенные фигурки между тем в одночасье размножились с удивительной быстротой, заполнили все свободное пространство на стеллажах, шкафах и полках, потеснив гораздо более почтенные раритеты, и, наконец, пестрой массой хлынули на ковер подобно гаммельнским крысам.

«Baby, — сказал я тогда Алексею за бутылкой коньяку. — Tell me why. Хата забита антиком по самые антресоли, на кой ляд тебе этот советский кич?» «Все нормально, Игорек, — отвечал Алексей, вынимая из кармана отвратительного фарфорового буденновца — последнее приобретение, — пестуя его всей пятерней и откровенно любуясь уродцем. — Ты посмотри, какой красавец!» « Леша, — сказал я тогда, — речь даже не о том, что у тебя невозможно пойти в сортир без риска вывихнуть ногу, наступив на какого-нибудь Собакевича или — страшно подумать — Николая Ленина. Это — пес с ним. Подумай о сыне. Пацан растет, ему надо бегать, прыгать, короче — развиваться». «Пусть пока поразвивается в манеже — решил Алексей, открывая следующую бутылку. — А там что-нибудь придумаем. Давай рюмку».

«Ну, ладно, — упорствовал я, притиснув Алексея к стене в единственном свободном крошечном закутке между киммерийской дыбой и абортажными щипцами эпохи Тюдоров. — Дело твое. Но все же — почему именно фарфор, да еще и советский?» «Ты достал! — вздохнул Алексей. — Ну не знаю я, почему. С ними как-то комфортно, спокойно. Мне в кайф с ними возиться. И вообще, не грузи. На тебе лучше кошечку». — Он поднял с пола и сунул мне в руку небольшого зверя с бледно-серыми, едва намеченными полосками.

Увидев кошку, Татьяна ахнула, умилилась, назвала ее Микой и поселила на подоконнике. Животное с удивительной легкостью вписалось в наш нехитрый интерьер, и уже к вечеру мне казалось, что оно живет у нас с незапамятных времен. Особенно поражало то, что, при всей условности  лепки и приблизительности раскраски, в кошке, несомненно, чувствовался характер, тугие мускулы, казалось, напряглись под гладкой шкуркой и вот-вот вызовут движение уха, лапки или толстого и круглого хвоста — словом, кошка явно жила своей малой кошачьей жизнью, и плутоватое выражение ее милой мордочки говорило примерно следующее «Все, в общем, ерунда, и это пройдет, и вообще, не стоит ничего принимать близко к сердцу — лучше подойди и погладь меня». Что я, в конце концов, и сделал.

Итак, как сказал поэт, великий слепой прозрел — дальнейшее не загадка. Внезапно пришло понимание того, почему фарфоровая пластика — изысканное порождение блистательного и авантюрного восемнадцатого века, достигшая наивысшего расцвета в эпоху грациозного и жовиального рококо — обрела второе дыхание  почти два столетия спустя, в веке двадцатом, в недрах одного из самых жутких тоталитарных режимов. Этими хрупкими фигурками гомо советикус пытался отгородиться от грохота имперского строительства, от безумия массового террора, от всепоглощающего страха, спасти себя как личность — пусть полураздавленную, загнанную в угол и обессиленную — от полного уничтожения. Фарфоровые кошки, слоны и девочки с кувшинами были крошечным островком тепла в ледяной пустыне лжи и безнадежности, единственным напоминанием о давно забытых временах, когда донос считался поступком безусловно предосудительным, обыск был событием чрезвычайным, а отец народов — заурядным чучмеком-головорезом. Сейчас проще всего назвать это мещанским уютом, но как знать, не будь его, не превратилась ли бы нация рабов в нацию психопатов, что, быть может, менее постыдно, но гораздо более опасно — недостатка в примерах в последнее время, к сожалению, не ощущается.

Вот, собственно, и все. Коллекция Алексея продолжает увеличиваться, и недавно он подарил мне еще одного кота. Кота поселили рядом с Микой и нарекли, как и полагается, Алексеем Алексеевичем. Но это уже совсем другая история. 

Игорь Коваленко{crossposting}